с.н.с. Леонтьев Е.В.

Русские старожилы Хакасско-Минусинского края

На рубеже XIX — XX в. русские старожилы Среднего Енисея составляли основу некоренного населения Хакасско-Минусинского края. Это была неоднородная по своему происхождению этнографическая группа людей, ядром которой являлись потомки красноярских казаков (чалдоны), начавших селиться в регионе сразу после вхождения его в состав Российского государства.  Выходцы из служилой среды были основателями первых деревень на юге Красноярского уезда, упоминаемых Г. Ф. Миллером в 1735 — 1739 гг.; в их числе, Беллыкская, Байкалова, Сыдинская, Сорокина, Бирьская, Янова, Новоселова, Легостаева и др. Заметное место в генеалогии старожильческого населения края занимали каторжные и ссыльнопоселенцы. Впервые они оказываются здесь в связи с началом работы казенных заводов-мануфактур: Лугазского медеплавильного и Ирбинского железоделательного. В XIX в. количество ссыльных в Минусинском округе быстро увеличивается, а в 1850-е гг. сюда при содействии правительства приходят «киселевские» крестьяне-переселенцы из Пермской, Вятской, Орловской, Пензенской и Воронежской губерний.

К моменту проведения сельскохозяйственной переписи 1917 г. указанные категории жителей считались старожилами. На их долю приходилось не менее половины крестьянских хозяйств Минусинского уезда. Наиболее высокая концентрация старожилов (более ¾ жителей) отмечалась в волостях, расположенных в Чулымо-Енисейской впадине на севере уезда, а также в верховьях Тубы и на правом берегу Амыла.

Накануне массового переселения из Европейской России енисейские чалдоны жили преимущественно в небольших деревушках по берегам рек. На каждое селение обычно приходилось от трех до пяти десятков дворов, свободно разбросанных на значительном удалении друг от друга. «Земли здесь много, а жителей мало. Поэтому всякий занимает то место, которое ему понравилось. Повсюду простор и удобство». Вольность застройки, по словам обывателей, была причиной, по которой они долго не знали в деревнях таких опустошительных пожаров как за Уралом.

Хозяйство старожилов Среднего Енисея, как и в других лесостепных районах Сибири, включало в себя, прежде всего, пашенное земледелие и разведение скота. Причем последнее играло долгое время едва ли не ведущую роль. «Хлебопашество составляет здесь только второстепенную отрасль промышленности, уступая первое место скотоводству, так как это последнее требует гораздо меньше труда со стороны поселянина». До середины XIX в. большинство крестьянских семей имели не менее 40 – 50-ти голов скота. Ввиду избытка свободных земель, в полеводстве практиковалась переложная система, позволявшая поддерживать естественное плодородие почвы без помощи удобрений. «Все расчищенные и пахотные земли разделены приблизительно на две равные части: одна находится под обработкой (посевы, пар), другая – как бы составляет резерв для первой. По мере того как земли первой категории вследствие истощения и зарастания сорными травами поступают в разряд залежей, к обработке привлекаются резервные отдохнувшие залежи и нови». В степных – лесостепных волостях Минусинского округа средний посев хлебов составлял в 1890-е гг. около 10 десятин. В подтаежных деревнях округа площадь культивируемой пашни была меньше. Сокращение доходов от земледелия население восполняло занятием лесными промыслами.

Усадьба потомственного енисейского крестьянина напоминала небольшую крепость. Обнесенная глухим бревенчатым заплотом из массивных бревен, она имела замкнутую планировку, при которой постройки вплотную примыкали друг к другу, располагаясь по периметру двора. В центре усадьбы находился дом. По северорусской традиции, его чаще ставили фасадом во двор, «на улицу» выходила узкая торцевая часть. Таким образом, дом делил усадьбу на две половины, чистую и скотную. На чистой половине, напротив крыльца стоял амбар с зерном – главное достояние крестьянской семьи. Далее шли кладовые, погреба, изба-«времянка» (в летнее время могла служить кухней, иногда здесь жил годовой работник или женатый сын хозяина) и завозня, — сарай, где хранили телеги, сани, сохи, сбрую и др. необходимый в хозяйстве инвентарь. На скотном дворе устраивали стаи (хлева) для молодых животных, навесы и сеновал. Зимой его иногда закрывала крыша из жердей, на которые набрасывали сено. Ввиду большого количества скота в хозяйстве, зажиточные крестьяне имели не один, а несколько скотных дворов. Позади усадьбы располагались огород, баня, овины и ток для обмолота хлебов.

Наиболее распространенным типом жилища русских старожилов на Енисее долго оставалась трехчастная «связь». Ставилась они на высоком подклете под двух- или четырехскатной крышей. Внутри дома имелось три помещения: собственно изба, где основное время проводила семья, горница[1] — чистая парадная комната и разделявшие их сени. Горница, как правило, отличалась от избы более дорогим и разнообразным интерьером; здесь раньше начали красить полы и окна, штукатурить и белить стены. В горнице принимали почетных гостей, в ней жили накануне замужества взрослые дочери. После женитьбы старшего из сыновей, горница нередко становилась второй избой. Ее занимала молодая семья, продолжавшая вести совместное хозяйство с родителями.

Со второй половине XIX в. старожилы все чаще возводили жилища иных конструкций, — пятистенки и крестовики (крестовые дома), которые считались более престижными, — «не мужицкими, а на городской манер». В Европейской России в крестовом доме мог жить лишь наиболее богатый крестьянин, здесь же они быстро получили широкое распространение.[2] Крестовый дом представлял собой большой сруб с двумя перпендикулярными внутренними стенами, которые делили его на четыре неравные помещения. Одно из них являлось прихожей, в другом ставили русскую печь, и оно служило кухней, остальные два считались чистыми. У крестьян со средним достатком две комнаты в доме, прихожая — сени и кладовая (казенка) были нежилыми.

Интерьер старожильческого жилища определялся традициями северорусской планировки. Печь[3] в избе ставили слева или справа от двери устьем непременно к противоположной стене. От печного угла шли два бруса, вдоль и поперек избы; поперечный служил для настила полатей, продольный – «грядка» являлся полкой, и отделял кухонную часть дома — «куть» от остального жилого пространства. Вдоль стен по периметру стояли врезные лавки[4], над которыми висели полкой с посудой. В углу по диагонали от печи устраивалась божница с иконами. Под ней стоял обеденный стол. Это место – чистый, красный, передний угол, считалось главным в крестьянском жилище. Здесь не только обедали, но молились, совершали семейные обряды. Угол дома рядом с входом (подпалатный) был рабочим.  В зимние вечера, сидя под полатями, крестьяне пряли, шили одежду, чинили сбрую или занимались иным рукодельем. До середины XIX в. характерной деталью интерьера в деревенском доме являлась печная пристройка – голбец. Она представляла собой дощатый короб высотой около 40 – 50 см от пола, на одной половине которого имелась задвижная крышка. Убрав ее, хозяин мог спуститься в подклет. В более поздних жилищах голбец стали сооружать за печью, которую для этого ставили уже не вплотную к стене, а на некотором расстоянии от нее.

Сравнительно небольшое пространство крестьянской избы в 20 – 25 кв. м было организовано так, что на нем могла уживаться семья в семь – восемь и более человек. Это достигалось благодаря тому, что каждый член семьи знал свое место в доме. Однажды заведенный порядок соблюдался во всем. К примеру, во время семейной трапезы хозяин садился «под образа». Его старший сын располагался по правую руку от отца, второй —  по левую, третий – рядом со старшим братом. Детей, не достигших брачного возраста, сажали на лавку, идущую от переднего угла по фасаду. Женщины ели, сидя на приставных скамьях и табуретах.

Судить о традиционном костюме енисейских чалдонов удобней, сравнивая его с одеждой русских переселенцев. Во второй половине XIX в. в деревнях Европейской России бытовало несколько основных разновидностей женского костюма. Этнографы называют их комплексами с поневой[5] и сарафаном. Первый встречался преимущественно в южных и центральных губерниях страны: Калужской, Тульской, Рязанской, Орловской, Курской. Второй был более распространен на севере и в Приуралье (Архангельская, Вологодская, Костромская, Ярославская, Вятская, Пермская губернии). Поневу крестьянки носили вместе с рубахой[6] и передником (или нагрудником); дополнением к сарафану (кроме рубахи) служили душегрея или нарукавники. Обязательным элементом костюма замужней женщины являлся головной убор, бытовавший во множестве различных вариантов (кокошник, сорока, повойник, шамшура и т.д.).

На новом месте переселенцы долго сохраняли традиционные предпочтения в одежде; особенно это касалось выходцев из южных губерний империи. Едва ли не каждая деревня, где жили новоселы, отличалась своими особенностями костюма. В преимущественно старожильческих селениях картина была, видимо, более однообразной. По мнению исследователей, около 200 лет тому назад енисейские крестьянки тоже ходили в сарафанах (т.е. не только в домостроении, но и в одежде чалдоны были связаны с традицией Русского Севера). Но уже к середине века на смену им здесь пришли более характерные для города юбка и кофта.  Часто их шили из однотонного фабричного материала. Такой костюм назывался «парочка». В отличие от переселенцев, ткани домашнего изготовления старожилы уже во второй половине XIX в. использовали только для пошива рабочей одежды. В праздники и вообще «на люди» всякий наряжался во все покупное (плис, сатин, шелк). «В Тесинской волости Минусинского округа даже пожилые женщины в середине XIX в. летом поверх холщовой рубахи носили ситцевые юбки, душегрейки, а голову повязывали бумажным или шелковым платком. Молодые женщины и девушки одевались по городской моде, а некоторые состоятельные имели даже «бурнусы» и «салопы». «Одежда здешних крестьян…  в щегольстве женщины превосходят мужчин. Обыкновенный женский костюм состоит из белой холщовой или ситцевой рубашки, ситцевой юбки и душегрейки или коротенькой кофты; на голове повязывается у старух бумажный платок, у девок бумажная или шелковая косынка и косы остаются выпущенными. На ногах у каждой женщины бывает надеты бумажные чулки и кожаные башмаки, привозимые из Красноярска или Европейской России. Молодые девицы очень занимаются своими нарядами; почти каждая из них старается иметь платье, сшитое по городской моде, одно праздничное, шелковое или шерстяное, другое, буднее – ситцевое или бумажное». Большое значение одежде придавалось при проведении обрядов.

Мировоззрение русского земледельца включало в себя множество всевозможных примет, поверий, сказаний, составлявших как бы свой особенный мир. Жизнь в этом мире требовала выполнения определенных обрядовых действий, направленных на поддержание в нем гармонии и порядка. Рождение и смерть, вступление в брак, строительство дома все сопровождалось ритуалом.

Особенно важную роль имели обряды, связанные с годовым циклом полевых работ. Зачастую они носили коллективный «мирской» характер. Перед началом весеннего сева на пашню приглашался священник, который служил молебен и освящал зерно для посева.

Первый день жатвы считался праздничным. Накануне крестьянки убирались в избах, мыли и скоблили полы, стены, лавки, после чего на сходе избиралась всеми уважаемая женщина, которая должна была сделать зажин, — т.е. положить начало жатве. На поле в первый день страды жницы отправлялись в праздничных рубахах-подольницах, затканных узором, с хлебом и солью в руках. Завершение жатвы тоже сопровождалось обрядом. Он был известен как «завивание бороды». На полосе оставляли несжатым пучок колосьев, который связывали (завивали) травой или соломой, пригнув колосья к земле. Рядом клали каравай печеного хлеба. Далее следовали земной поклон завившего, и обращение его к Христу Спасителю или к одному из наиболее чтимых угодников, чаще Илье, Николаю или Георгию. Последний же сжатый сноп обвязывали яркой лентой и уносили домой. В доме его ставили в углу под образа. В канун Покрова Пресвятой Богородицы зерно из этого снопа давали в корм скоту.

Согласно примерным подсчетам, в первой половине XIX в. каждый третий местный крестьянин-старожил хотя бы однажды в течение жизни менял свое местожительство. В большинстве случаев речь идет о переходах внутри той или иной волости на расстояние несколько десятков верст от прежней деревни. Очень часто (может быть даже, как правило) такие переселения совершались не в одиночку, а вместе с родственными семьями. До массового притока переселенцев из-за Урала, локальные миграции старожилов играли главную роль в освоении территории края.

Возникавшие в результате этого деревни в первые десятилетия своего существования были населены обычно выходцами из какой-то одной расположенной неподалеку деревни (например, деревню Колмакову в 1850-е гг. населяли крестьяне из села Тесинского, деревню Галактионову — выходцы из с. Кавказского, в деревнях Очуры и Кальской жили преимущественно крестьяне из Каптыревой и т.д.).

Практически в каждом старожильческом селении встречался фамильный клан — группа родственных семей, члены которой доминировали в количественном отношении среди остальных жителей. Известны поселенные общины, преимущественно состоявшие из однофамильцев. Например, в деревне Аешиной Новоселовской волости в 1850 г. из 136 наличных жителей, — 118 носили фамилию Катцыных; в селе Анашенском – из 567 крестьян – 469 представляли фамильные «гнезда», — Кадошниковых, Косовых, Терсковых и Кожуховских. В Абаканской волости в том же году крестьяне Байкаловы (более 450 душ обоего пола) доминировали не в одной, а сразу в трех (!), расположенных по соседству деревнях: Байкаловой, Усть-Сыдинской и Копенской.

Ввиду малочисленности деревенских общин, енисейские крестьяне чаще вступали в брак и образовывали новые семьи с жителями соседних селений, удаленных от них на расстояние от 5 до 30-ти верст. В большинстве случаев такие селения относились к приходу одной церкви. До женитьбы (замужества) молодые люди, жившие в разных деревнях, очевидно, не могли поддерживать друг с другом сколь-нибудь регулярное знакомство. Это свидетельствует о том, что решение о браке за них принимали старшие родственники, — главы семей. По данным церковных метрик, свадьбы чаще всего играли в ноябре, январе и апреле. Летом и ранней осенью они случались реже, в связи с полевой страдой, а в декабре и марте свадеб не было вовсе из-за церковных постов.

Вопреки расхожему мнению, слишком ранние браки для енисейских (и вообще сибирских) крестьян в XIX в. были не характерны. Особенно это касалось девушек; в начале века они обычно впервые выходили замуж после 20 лет, — позднее, чем большинство их сверстников впервые женились. Поэтому в крестьянских семьях, как показывают ревизии (переписи населения), жена по возрасту была обычно старше своего мужа. В литературе по этому поводу указывают, что главы семей не спешили с замужеством дочерей, стараясь до поры использовать их труд в семейном хозяйстве. Ранняя женитьба старшего сына, приводившего в дом молодую работницу — невестку, могла ускорить выход замуж старшей дочери.

Междеревенские браки и принадлежность жителей соседних селений к одной церковной общине (приходу) связывала их между собой, превращала отдельные локальные районы данной территории в самостоятельные мирки, обособленные в известной мере от других подобных общностей. Основным «каналом» общения внутри этих «мирков», безусловно, являлась церковь: в т.ч. совместное участие в службах, крестины – кумовство, храмовые праздники, на которые несколько раз в течение года собирались крестьяне близлежащей округи. Частыми гостями на таких праздниках являлись заезжие красноярские купцы, которые использовали их для сбыта своих товаров и закупа скота, кож, пушнины среди сельских обывателей. До появления базаров и ярмарок[7] (в селах и деревнях Минусинского округа начинают открываться ближе к средине XIX в.), церковные торжества служили еще и делу торгового обмена.

В течение двух веков старожилы Хакасско-Минусинского края сохраняли свою самобытность в качестве одной из локальных этнографических групп русского населения Сибири. Изучение ее повседневно-бытовой традиции остается важным аспектом освоения исторического опыта края в современных условиях.

Литература:

Аргунов П.А. Очерки сельского хозяйства Минусинского края и объяснительный каталог

Минусинского музея. Казань, 1892.

Быконя Г.Ф. Заселение русскими Приенисейского края в XVIII в. Новосибирск, 1981.

Ватин В.А. Минусинский край в XVIII в. Этюд по истории Сибири. Минусинск, 1913.

Верник А.А. Традиционная культура русских старожилов Хакаксско-Минусинского края (вторая половина XIX —  начало XX в.).  Красноярск, 2005.

Костров Н. Шушенская волость Минусинского округа// Записки Сибирского отдела

Императорского Русского географического общества. Кн. VI. Иркутск, 1863.

Личков Л.С. Новые данные по истории заселения Сибири. Киев, 1894.

Леонтьев Е.В. Шестаков А.Н. Усадьба и жилище русских старожилов Приенисейского края в первой половине XIX в.// Исторические исследования в Сибири: проблемы и перспективы. Новосибирск, 2009.

Пейзын Г.  Этнографические очерки Минусинского и Каннского округов Енисейской губернии. Красноярск, 1857.

Русские: Историко-этнографический атлас. Земледелие, крестьянское жилище, крестьянская одежда (середина XIX —  начало XX в.).  М., 1967.

Степанов А.П. Енисейская губерния. Красноярск, 1997.

Щукин Н. Минусинский округ// Журнал Министерства Внутренних дел.

Ч. 18. 1856 г. май – июнь.

Яковлев Е.К. Этнографический обзор инородческого населения долины Южного Енисея и объяснительный каталог этнографического отдела музея. Минусинск, 1900.